Я встаю, будто окончательно разрешил все противоречия, и шагаю вперед по переходу. Кажется, я иду ровно. И даже чувствую странную легкость. Но в следующую секунду я уже почему-то на четвереньках, а руки размазывают липкую жижу на кафельной плитке. О нет, я совсем не в порядке… И почему я не узнал… почему не узнал об этом через неделю, когда все уже было бы сделано? Когда нельзя было бы ничего изменить?
А сейчас. Да, сейчас. Что можно изменить сейчас? У меня нет власти над войсками. Ха! Власть над войсками. Да, смешно.
Так, надо собраться. У меня нет власти над войсками или наемниками. Я могу разве что отказаться от Юлиной операции… но могу ли? То есть, как я могу отказаться? Юля умрет.
Мне хочется лечь и уснуть. Забыться. Этот день: зал памяти, полиция, скамейка… никто не осудит меня, если я прямо тут, на этой плитке, немного вздремну.
Нет, Глеб. Меня звали Глеб? Так не пойдет. Нужно что-то решать. Так что стой хотя бы на четвереньках, если не можешь иначе.
Рассказать всем – вот что я могу сделать. Подробно описать все, что знаю. Мои слова ведь можно проверить! Хотя бы в чем-то… На каком бы уровне вся эта мерзость ни была санкционирована, она должна прекратиться.
Слышу за спиной голоса. Кто-то спускается в переход. Собираюсь с силами, встаю и продолжаю идти, не оборачиваясь.
* * *
Следующие несколько часов в моей памяти отсутствуют. Я попросту не могу сказать, где был и что делал.
* * *
Время близится к десяти. Сумерки. Сижу на холодной земле. Справа сереют бетонные блоки. В землю тут и там вдавлены пластиковые бутылки, пакеты, фрагменты коробок. Впереди мутно поблескивает маслянистая река. Земля стонет, разъеденная кислотой. Я знаю это место. В детстве я любил сидеть здесь, в тени деревьев, и смотреть на воду.
Оглядываюсь. От некоторых деревьев остались обугленные пеньки, но по большей части они просто смешались с землей и мусором.
Поднимаюсь на ноги. По дороге в общежитие стараюсь не привлекать внимания. Отмываюсь и закрываюсь в комнате. Включаю голосовую запись. Говорю, глядя на слова, появляющиеся на экране коммуникатора.
Я очень хотел бы рассказать вам правду. Проблема в том, что я не знаю, что правда. Не знаю, кто я. Не знаю, что это такое – «знать».
Мне хватит нескольких часов, чтобы распространить отчет. Разослать его всем контактам, а их у меня немало, в том числе и в Управлении. Конечно, это не гарантирует, что похищения и убийства прекратятся. Не гарантирует, что не будет похищена и убита невинная девочка. Но это единственный доступный мне путь, который в теории может к этому привести. Имею ли я право им воспользоваться?
Мой отчет сможет прочитать кто угодно. Но адресую я его в первую очередь горожанам. Я обращаюсь к жителю зеленой зоны – спокойному, более-менее защищенному Стеной, уверенному в правоте правительства. Убили бы вы чужого ребенка ради жизни своего? Представьте: ваша дочь умирает, а перед вами сидит чужая, смотрит большими карими глазами. У вас есть пистолет, мучений не будет. Нажатие на спуск, треск переламывающейся палки, и чужая дочь мертва, а ваша – спасена.
Сложно, да? Давайте немного изменим условия. Вам не нужно стрелять, это сделает рука на сервоприводах – через десять минут. Вы можете выковырять пистолет из руки, но если вы будете бездействовать, то убийство – а значит, и спасение вашего ребенка – свершится само собой.
Думаю, бездействие выберет побольше народу, чем собственноручное убийство. Хотя последствия – те же самые. Все меняет какая-то формальность – постановка задачи.
По керамической створке, прикрывающей мутное пластиковое окно, снаружи барабанят капли. Воздух в комнате спертый. Почти час ночи. В коридоре и у соседей тихо: в Городе принято ложиться рано. Наша комната на третьем этаже – он сейчас последний из жилых.
Встаю и тихо приближаюсь к Юлиной постели. Дочь теперь смуглая и худенькая. Щеки с милыми ямочками. Она много спит – организм постепенно восстанавливается после тяжелой операции. А когда проснется, темные глаза посмотрят открыто и доверчиво. Обритая голова постепенно обрастает мягкими каштановыми волосами. Сейчас Юля уже неплохо ходит, щеголяя короткой прической «под мальчика». Новое тело на год старше предыдущего, и врачи беспокоились из-за возможных осложнений. Но прошло уже две недели, и все хорошо.
2019
Пожалуйста, оставьте отзыв на странице рассказа