Автомобиль подкатил бесшумно. Средняя дверь отъехала вверх, пуская меня внутрь.
Полковник Маркелов сидел напротив – сухонький усатый мужик лет пятидесяти. Простой серый мундир, липучки для знаков отличия пусты.
– Приветствую, – он наклонился вперед, пожимая мне руку. Голос его оказался неожиданно мягким. – Если позволите, я сразу… сразу к делу. Резервные тела, разумеется, у нас есть… у лидеров страны тоже есть дети. Но понадобится некоторое время, чтобы получить разрешение.
Я молчал и боялся пошевелиться.
– Процесс уже запущен… сегодня ночью. Он может занять несколько дней.
– То есть… вы сможете выделить тело для моей дочери?
– Да, об этом я и сказал.
Когда-то, когда мне было восемь, за меня во дворе вступился Леха. Он никого не бил – ему это было не нужно. Достаточно было сказать пару слов. И сейчас, в точности как тогда, я ощутил себя в огромных могущественных руках. Сладостное чувство – тепло, поднимающееся от живота к горлу. Я подавил желание рассмеяться.
– Наберитесь терпения, – сказал Маркелов. – Врачи сделают все необходимое, чтобы девочка не умерла, пока мы готовим тело… и получаем необходимые документы. – я молчал, и он добавил – еще мягче, чем раньше: – Глеб, мы своих не бросаем. К тому же, хирургам нужна практика. Именно с детьми. Да вы и сами знаете! Мы должны поддержать: и ради вашей дочери… и ради других детей.
Полковник кивнул мне, постучал пальцем по внутренней панели двери, и она вновь отъехала вверх. Напоследок я еще раз пожал ему руку, постаравшись вложить в этот жест благодарность, которую ощущал.
Когда я вылез наружу, солнце светило уже по-настоящему. Я смотрел вслед отъезжающему автомобилю. На меня вдруг навалилась дикая усталость. Похоже, организм мобилизовал последние силы для разговора, а теперь сдал окончательно. Сама моя личность ускользала от меня.
Я доковылял до ближайшей каменной скамейки – в тени пятиэтажки. Упал на нее животом, свесив руки по бокам. Камень упирался мне в скулу и нос. Мне подумалось, что, если потерпеть, то камень размягчится и разрушится, как от кислоты. Тогда он примет форму, идеально подходящую под мое лицо.
Шагаю в коридор. Целый этаж бывшей школы переоборудован под госпиталь. В палате – бывшем учебном классе – кто-то кряхтит и стонет. Скорее всего, Семеныч – мучается после удаления селезенки. Кеторол обещали на днях, но, скорее всего, вся партия отправится к бойцам.
Судить Шведа нельзя: правительство не скупится на подачки падальщикам, и их развелось как грязи. Если мы не защитим себя сами, то скоро отправимся в холодильники – все до единого.
Да, у Шведа всегда был порядок с расстановкой приоритетов. В том числе благодаря этому мы до сих пор живы. И если Семенычу из-за этого придется мучиться от боли – значит, так и будет.
Говорят, сами падальщики называют себя охотниками. Их и впрямь интересуют не трупы, а живые… Выстрел транквилизатором, доставка в форт. А там – медосмотр, смертельная инъекция, консервация, холодильник. И лучше бы бойцам Шведа нас защитить! Иначе и мне придется брать в руки оружие. И если я пойму, что Катя достанется падальщикам, раньше сам пристрелю ее.
Кроме собственных бойцов, Шведу приходится платить и командирам правительственных войск. Медикаменты и другая помощь давно не раздаются бесплатно.
От нашего полиса до Стены – семь с половиной километров. Солдатам правительства без мазы отъезжать далеко от Города: зачем рисковать, когда можно передать груз в ближайшем месте, не просматриваемом камерами? Так что бойцам Шведа часто приходится пробираться к месту встречи через враждебную зону, кишащую мародерами и падальщиками.
Некоторым полисам в этом плане проще – тем, что ближе к Стене. Но они первые попадут под раздачу, если начнется полномасштабное наступление. Военные прикажут местным очистить зону, а потом подключат артиллерию, дроны и танки и убьют всех, кто остался. По периметру установят пулеметные гнезда и поэтапно обнесут стеной новую территорию, включив ее в свои владения. Так этот гигантский спрут пожирает земли.
Мы с Коневым сидим в углу столовой. На столе – теплая водка и сушки. Конев, в засаленном черном фартуке, сгорбился на стуле и крошит сушку. Хихикает. Говорит, что на захваченные территории власти всегда заселяют несколько семей: они должны изображать местных, осчастливленных тем, что оказались под крылом правительства. Иногда это бывшие солдаты, получившие новые тела, а иногда – просто жители других районов.
Правда ли это, или Конев выдумал это ради одному ему понятной шутки – пес его разберет. А если и правда… зачем знать эти мерзости? Как это нам поможет?
Кажется, Конев чувствует, что неприятен, и наслаждается этим. Не зря Швед его недолюбливает… Но в нашем деле – не до личных симпатий. Никто кроме Конева не имеет столько связей среди подонков всех мастей: солдат, контрабандистов, наемных убийц… говорят, даже падальщиков. И он наверняка понимает: раз я пью с ним, значит, мне что-то от него нужно. А что? Что мне от него нужно? Что-то очень важное, не могу вспомнить… Ах да, тело для Юли.
Все мое нутро сотрясается, и меня вырывает из сна. Я съезжаю со скамейки вбок и упираюсь рукой в землю, чтобы не упасть. Меня крепко берут за локоть и поднимают. Зрение кое-как фокусируется. Трое полицейских в броне. Один из тех, что сзади, держит наготове автомат.
– Здравствуйте, гражданин. Назовите себя.
Мысли путаются, и мне не сразу удается объяснить им, кто я такой. Проверяют мое удостоверение и отпускают. Я ухожу спокойно, а лишь оказавшись за углом, начинаю бежать.
Бегу со всех ног, стараясь обогнать ветер, переносящий мельчайшие частички кислоты. Я должен предупредить, остановить…
Не богу больше. Надо подумать. Легкие горят. Спускаюсь в подземный переход. Большая его часть отгорожена фанерой. Сажусь на корточки на сырую плитку, прислоняюсь спиной к фанере. Она скрипит, а за ней кто-то перешептывается. Пованивает.
Кто я? Ради чего я здесь?
Ради дочерей. Мне нужно защитить их. Катя в безопасности, Юля умирает, а Маркелов… Ученым нужна практика, операция очень важна для нас, есть фонд тел… и они тянут с оформлением документов? Каких документов?
Слепок памяти, мать его! Слепок памяти повредил мой рассудок, и я могу… я должен сообщить капитану. Мне помогут, а я расскажу… Стоп. Стоп, секундочку.
Я вдруг начинаю хохотать. Шепот за стеной стихает. Что за глупости, что за глупые фантазии у меня в голове? Я ведь знаю – все знаю. Я закрываю глаза и вижу обугленные руины. Вижу калек в рванье, ютящихся на лежанках из коробок в подвалах зданий. Я щипцами вытаскиваю пули из бойцов, раненых падальщиками и мародерами. Я знаю, как исчезают люди и что с ними делают. Чтобы подготовить документы, не нужно нескольких дней… Несколько дней нужно, чтобы похитить ребенка. Юля будет жить – ценой жизни незнакомой мне девочки.