– Как вас зовут?
Разворачиваю перед собой блокнот со списком вопросов, другой рукой пытаясь включить на телефоне диктофон: из-за влаги изображение на экране дергается и плохо реагирует на касания.
– Раз в месяц Иваныч заезжает… Завозит кой-чего. Да мне и самому неплохо. Тут, в лесах, грибов и ягод!.. Болото, как-никак. Да и хозяйство, вон… хозяйство какое-никакое.
– А почему не уедете?
– А куда мне ехать? – удивляется старик. – Здесь моя жизнь, здесь и смерть моя.
Разливает чай по настоящим керамическим чашкам и с кряхтением садится напротив.
– Расскажете, после чего все разъехались? Как это было?
– Знамо, расскажу, – ухмыляется. – Не зря же ты в нашу глушь забрался.
Диктофон работает, и я киваю, показывая, что готов слушать.
Старик начинает говорить – на удивление гладко и уже безо всяких «гм», «мда», а повествование перескакивает с одного жителя деревни на другого. Быстро понимаю, что он рассказывает не свои личные воспоминания, а скорее легенду, сформировавшуюся за долгие годы. Что ж, уточнить по отдельным фактам можно будет и позже – я расслабляюсь и просто следую за его голосом.
2
В 89-м в Хомутове жило девять семей. Место здесь болотистое. Вокруг деревни чего только ни растёт: морошка, черника, голубика, брусника, клюква, подберёзовики, маслята, козляки. Хватало и себе, и на продажу: Семёновы вёдрами отвозили ягоды и грибы на рынок в Трифоново, а по воскресеньям – даже в Ижевск. Детишек Фёдор каждый день возил в Трифоново в школу на «рафике».
Осень выдалась дождливой. Дождь лил неделями, заставляя прятаться от него в домах, но он просачивался и в дома, и в самые души, делая разум холодным и водянистым. Дорогу размыло, «рафик» не проходил, и детей стал возить Глеб Палыч на «уазике».
Глеб Палыч Попов, бывший мент, а теперь охотник, жил с женой Асей и двумя маленькими сыновьями. Раз в два-три месяца у него случались запои. Иногда они проходили мирно. А иногда… местные обходили стороной их дом, а Ася потом долго и безуспешно пыталась скрыть огромные синяки. А его старший, Егор – ему тогда было тринадцать – и не скрывал. Егор вообще странноват был: тихий и спокойный, весь в себе… Светлые мягкие волосики, голубые глаза… и гематомы на руках – вначале чёрные, потом синие, потом жёлтые.
А вот кого Глеб Палыч никогда не трогал, так это младшего – Сашку. Тому тогда десять исполнилось. Внешне – копия Егора, но побойчее пацан был. В войнушке и казаках-разбойниках – всегда первый носился. Сам же Глеб, хоть и не без греха был – а кто без греха? – в остальное время был хмур и молчалив, но надёжен. Руки на месте, хозяйство в порядке, так что и семье повезло, можно считать.
Так вот, дождь лил и лил, вгоняя людей в тоску, и пошёл дурной слух – кажется, среди детей – про чудище на болотах. Якобы, пробудился древний зверь, из-за того и льёт, не переставая. Питается чудище, знамо дело, людьми. И теперь, чтобы снова уснуть, придётся ему до отвала наесться. Откуда первым делом пошёл слух, теперь уж не вспомнить… Кому-то что-то сказала бабка, а что за бабка?.. Бог её знает.
Дорогу уже затопило настолько, что Палыч и на «уазике» не каждый раз рисковал выбираться. Дети скучали по домам, и вот Егор, отправившись погулять, зачем-то решил разведать, что же там за чудище. Да ещё и Сашку с собой уговорил, хотя тот топей боялся.
Час стекал за часом, а дождь всё лил. Во дворе у бабы Наташи, земля ей пухом, старый таз уже вплавь отправился по канаве, но потом сам наполнился и потонул. Потоки вымывали со дворов навоз и мусор и выносили на улицу, где эта мутная масса вливалась в автомобильные колеи. У Сергей Митрича разболелись колени, и он лежал внизу, кутаясь в пуховку, привезённую в том мае дочкой. Жена его, Полина, тоже охала от непогоды, а всё ж полезла на чердак с тазом и тряпкой: крыша начала подтекать, и по полу забарабанили капли. Остановившись перевести дух у чердачного окошка и рассеянно уставившись на дождь, она вдруг заметила Егора. Мальчишка, опустив руки вдоль тела, брёл сбоку от дороги – из глубины посёлка. С его мокрых волос стекала вода, а сапоги тяжело отрывались от земли, будто он и туда зачерпнул.
– Простудисся!.. Дурной, – Полина покачала головой и снова взялась за тряпку.
Придя домой, Егор с трудом стянул сапоги – из тех и впрямь пришлось сливать воду, – и полез на чердак. Ася готовила ужин, а Глеб, устроившись в кресле и мутными глазами смотря на струи дождя по стеклу, потихоньку хлебал водку. Ася ничего не говорила, но про себя молилась, чтобы это не переросло в запой.
Картошка почти сварилась. Ася нарезала редис, огурцы, яйцо и зелень, из холодильника достала кефир. Понюхала хлеб: уже плесенью отдаёт, но слабо. Можно было б срезать, а что срезать-то, когда не видно её?.. Обтёрла мокрым полотенцем.
– Де-ети!
Курицу она достала из холодильника – на сегодня ещё точно хватит.
– Де-ети!
Дети не появились, и Ася полезла на чердак. Мокрая одежда валялась у порога, а сам Егор сидел на ковре, опустив голову. Ася сразу почувствовала, что что-то не так.
– Где Сашка?
Егор поднял лицо – до странности спокойное.
– Чудище… утащило.
– Что?! – резко и громко крикнула мать, – Где Сашка?!
– В болоте…
Палыч, шлёпая сапогами по лужам, бежал по посёлку, а Ася – домашних тапках – за ним. Сквозь дождь она кричала, чтобы он остановился: утопнет! Болота были опасны всегда, но сейчас, во время дождя, они превратились в смертельную ловушку.
Глеб Палыч метался от одной известной тропинки к другой, прощупывая дно берёзовым шестом. Он прошёл с десяток метров вглубь, стараясь скользить по траве, не продавливая её. На кромке позади него Ася упала без сил, подмяв под себя осоку. Она уже ничего не говорила, а только выла. Обняв молодую осинку, Глеб остановился. Трава перед ним образовывала хлипкий наст, продырявив который, шест ушёл вниз на всю длину.
Этой ночью Хомутово не спало. Подогнали к болоту машины, включили фары и кричали в темноту. Со двора Петровича притащили плоскодонку и даже проплыли немного, но в кромешной тьме лишь тени деревьев шарахались в стороны. Утром из Трифонова приехала милиция и МЧС-овская «буханка», из которой вытащили надувную лодку.
Следователь общался с Егором наедине – на кухне. Итоги беседы остались в его папочке, и вроде бы следователь их никому не передавал, да и Егор помалкивал – до поры. Но дождь творил странные вещи, заставляя слухи необъяснимо растекаться, и история пошла по окрестным посёлкам, приукрашиваемая и дополняемая.