Примерно на четверти подъёма я оказался выше соседнего холма, который раньше прикрывал от ветра. Сильнейший порыв тут же толкнул слева, и я едва не грохнулся животом на камни. Колкий ливень теперь тоже бил под углом. Рюкзак был в чехле, а я – в дождевике. Это спасало вещи от промокания, зато делало из меня ходячий парус. Стоило повернуться вправо, чтобы сделать очередной зигзаг, – и ветер упирался в грудь, отказываясь пускать вперёд. Каждый шажок давался с трудом. Под дождевиком, курткой и флиской всё тело взмокло. Дождь колол лицо и стекал за воротник. Вода была повсюду.
Штаны, которые мне в магазине зарекомендовали как «практически непромокаемые», прикрывались дождевиком только наполовину и промокли до нитки. То же самое произошло с ботинками и носками: холодная вода хлюпала внутри.
Шаг, ещё шаг, остановка. Проверяю ногой следующий камень – шатается. Меняю направление подъёма – пять шагов по «сыпухе». Следующий валун… сойдёт. Делаю шаг. Ветер усиливается и прижимает к скале – выставляю руку и упираюсь в склон.
Один раз я проехал на «сыпухе» около метра вниз, но упёрся носками в склон, а руками ухватился за камни наверху, и самопроизвольный спуск остановился. Мои строительные перчатки насквозь пропитались грязью и дождевой водой. Когда я был уверен, что уже вижу перед собой вершину перевала, это оказалось всего лишь изменение угла наклона – подъём продолжался.
* * *
Я всё же дошёл. Взобравшись на хребет, сбросил рюкзак на камни. В подарок мне ветер разогнал облака. На километры вокруг бугрились невысокие горы в окружении тёмного леса, а вдалеке синело озеро Имандра. За моей спиной хребет взбирался наверх – прямиком в серую дымку. Где-то там был пик Арсеньева. Я полной грудью вдохнул ветер с клочками тумана.
* * *
Как ни странно, в походе порой можно молчать в течение целого дня пути. Участники иногда перебрасываются короткими фразами: «я помогу», «подождём остальных». Время от времени кто-то припоминает анекдот, подходящий к ситуации. Но такое общение происходит довольно редко: движение с тяжёлым рюкзаком по наклонным поверхностям вынуждает беречь дыхание. Да и внимание приходится концентрировать на том, куда ставишь ногу, чтобы эту самую ногу не сломать, или самому не упасть ненароком в какую-нибудь пропасть. Я часто вставлял в уши наушники и часами шёл под музыку. Этого нельзя было делать на крутых каменистых склонах, где пропущенный крик «Камень!» может стоить жизни, а на обычных тропках и равнинах – пожалуйста. Если в тишине я мог сосредоточиться на движении и очистить голову от мыслей, то музыка буквально приводила меня в состояние транса. Движения становились более ритмичными, а усталость отходила на второй план и даже доставляла удовольствие. Мысли под музыку текли свободнее.
Я задавал себе простые вопросы и старался отвечать на них от чистого сердца, не допуская ни капли лукавства.
Люблю ли я Надю?
Да.
Надя по-прежнему была для меня самым близким человеком. Я думал о ней каждый день, мечтая снова оказаться в её объятиях.
Уверен ли я, что хочу снова встречаться с ней?
Нет.
Сейчас, как никогда раньше, было очевидно: решение вновь добиться Нади будет иметь ключевое влияние на всю мою дальнейшую жизнь. Сейчас у неё был шанс полюбить другого мужчину и построить своё счастье с ним. Я уже принёс ей столько боли, что попросту не имел права повторять этого. Значит, если мы снова будем вместе, то это на всю жизнь – или пока Надя меня не разлюбит. У меня уже не будет возможности сбежать от её комплексов и страхов – только бороться с ними плечом к плечу с ней. Нужна была твёрдая уверенность, что я готов к этому. Ну и, конечно, верность: на всю жизнь остаться с одной девушкой.
На этом пути ждали трудности и борьба. Сейчас же мир лежал передо мной в своей первозданной красоте. Кожу покалывало от предчувствия миллионов возможностей, удовольствий и приключений. Влажные тропические леса, пустыни, обжигающие зноем, города, гудящие и изливающие на своих обитателей маслянистый дождь. В тех городах жили люди, чувствовавшие и творившие, стремившиеся, страдающие и ликующие. Конечно же, среди них были девушки – искренние и загадочные, храбрые и скромные, решительные и нежные. Среди них могла быть и моя новая любовь. Её можно было искать всю жизнь – и не найти, но шанс всё же был.
Мне не было известно наверняка, смог бы я полюбить кого-то, кроме Нади. Но кое-что другое было несомненно: каждый день промедления ещё более отдалял нас друг от друга. Надя тоже могла найти новую любовь. И если это случится из-за того, что я буду в сомнении топтаться на месте, мне точно больше некого будет винить, кроме себя.
* * *
Забавно, что события последнего года, хотя и перевернули с ног на голову моё мировоззрение, всё же отнюдь не являлись живым доказательством, что секс на стороне вредит отношениям. Оставь я свою измену в тайне, она не нанесла бы вреда Наде. К расставанию привела не она, а глубокие противоречия в наших с Надей взглядах.
Но одно я теперь знал наверняка: признание в измене наносит ужасную рану близкому человеку. Это знание дорого обошлось как мне, так и Наде. И всё же оно казалось мне гораздо более ценным, чем голый принцип «изменять плохо», привитый с детства, но не подкреплённый ни аргументацией, ни опытом.
* * *
На шестой день похода вокруг всё чаще стали появляться следы присутствия человека. Места для стоянок попадались одно за другим. На многих из них был оставлен мусор: не иначе, «хибинские свиньи». Навстречу нам прошли две группы. Ребята выглядели свежими и непотрёпанными – похоже, их маршрут начинался от базы Куэльпорр. Через полтора часа мы сами достигли её.
База Куэльпорр была единственным оплотом цивилизации в Хибинах, соединённым с внешним миром приличной грунтовой дорогой. Здесь находился пункт МЧС, баня и маленькая гостиница. Гостиницей владели бывший спасатель Игорь и его жена Лиза.
Рядом с базой шумела и пенилась быстрая река, и мы разбили лагерь на другой её стороне – на плато, поросшем елями. Через реку вёл шаткий дощатый мостик без перил.
На базе был горячий душ! Он стоил триста рублей, но я готов был заплатить и больше. До этого нам приходилось мыться прозрачной и обжигающе холодной водой горных рек – мы набирали её в бутылки и поливались, прыгая мыльными пятками по холодной и мокрой земле.
На базе также жили две большие и мохнатые собаки породы маламут, Джон и Айка – умные, вежливые и серьёзные существа. Их можно было чесать, с ними можно было побеседовать. Постояльцы гостиницы не волновались, пуская детей играть с ними, хотя дети были лишь немногим больше головы каждой из собак. Я познакомился с обоими маламутами в первый же вечер и затем часто любовался их серебристой шерстью и грациозными движениями. Надя была бы в восторге от этих собак, и я решил, что обязательно расскажу ей про них.