– Видишь лицо?
Я удивлённо поднял бровь. Надя всё так же смотрела в потолок, и мне, за неимением лучших вариантов, пришлось уставиться в ту же точку.
Потолки здесь были из спрессованных щепок – шершавая поверхность серо-зелёного раствора с множеством перекрещивающихся тёмных линий. В некоторых местах попадались особенно длинные щепки, прорезавшие море мелких, будто кораблики на Неве.
– Вон два человека бегут по дороге, – Надя говорила довольно буднично. – Хотя нет, их трое. У последнего особенно весёлое лицо, даже хищное! Он гонится за ними. Похоже, они играют. А сзади – стена деревьев, и среди листвы мелькает небо. Нереально синее!
– Хм… Ты видишь всё это на потолке?
Я почувствовал себя идиотом. Не то чтобы впервые.
– Да, конечно. А ты нет? Вон птица. Серая с жёлтым хвостом и длинным клювом, – Надя по-прежнему не сопровождала слова какими-либо разъясняющими жестами, и мне оставалось только следить за направлением её взгляда. – А… Ты видишь рыжую собаку? Она сидит и смотрит так преданно… Наверняка – на хозяина. Его нам не видно, но тут важен не он, а её чувство.
Мне нечего было сказать. А ещё – я понял, что Надя не думала о сексе. Привстав на локте, я поцеловал её в щёку. Она улыбнулась, но чуть смущённо, не отводя взгляда от потолка, как будто ей не хотелось отвлекаться. Во мне шевельнулось уязвлённое самолюбие, но оно тут же показалось совершенно мелочным. Откинув голову на подушку, я закрыл глаза.
Когда около полудня мы проснулись, я спросил Надю, видит ли она всё так же эти рисунки.
– Да, конечно, – ответила она.
Весь следующий день я не сводил с неё глаз. А она – вот сюрприз! – снова позволяла целовать себя. Поездка в Питер оказалась столь переполнена счастьем, что про себя я твёрдо решил: как минимум ради этого уже стоило жить.
* * *
Мы с Надей начали встречаться. Подолгу гуляли вместе, мокли под дождями, согревались в кафешках. Понемногу мне стали открываться новые черты её личности.
В Наде жила безграничная любовь ко всему живому. До знакомства с ней я думал, что люблю животных: ну так, более-менее. Теперь же я понял, что раньше их просто не замечал. Когда мы гуляли в парке, собаки, до этого чинно прогуливавшиеся со своими хозяевами, бросались к Наде, чтобы попрыгать вокруг и поставить не неё свои лапы. Надя разговаривала с ними, чесала их головы, и они трясли мохнатыми ушами, тыкаясь в её руки. Если Надя видела где-то лошадь, или пони, или кошку, она сразу останавливалась, забывала про всё и начинала любоваться. Если животное можно было погладить, то Надя без колебаний – и зачастую безо всяких предварительных комментариев – направлялась к нему и начинала общение. Иногда это случалось посреди нашего с ней разговора, из-за чего я оказывался огорошен, но обижаться при виде её счастливого лица было невозможно – оставалось только самому расплыться в улыбке.
Я не особенно любил зоопарк, как и большинство взрослых людей. Но поход туда с Надей был большим событием.
Условия содержания животных в Московском зоопарке достаточно сильно разнились. По-настоящему больших и просторных вольеров всегда было слишком мало, но именно они интересовали нас в первую очередь. Наде хотелось смотреть на счастливых и здоровых животных, и она легко могла провести час, разглядывая белых медведей или китов. Я уставал, но не подавал вида: нигде больше Надя не выглядела такой счастливой. Её восхищению не было предела. В такие моменты я был счастлив просто от того, что счастлива она.
Подобно тому, как она искренне радовалась счастливым и здоровым животным, страдания их вызывали у неё неподдельную муку. Она с болью отворачивалась от вольера с лисой, считая, что он для неё слишком маленький, и переживала за горных козлов, которым негде было попрыгать. Я старался смягчить ситуацию, указывая на положительные моменты и мягко не соглашаясь с тем, что животным в тех вольерах жилось так уж плохо. Я поступал так независимо от того, что думал на самом деле: мне было важно облегчить переживания Нади, а не выяснить истину. Успехи мои в этом деле были переменными.
Не только зоопарк был источником радости и горя. Надя могла на целый день замкнуться в себе, прочитав новость о жестоком обращении или гибели животных, об экологической катастрофе или браконьерах. Если она видела страдания животного лично – к примеру, на улице – это вызывало ещё бо́льшую боль. Она хотела успокоить и приласкать каждую побитую собаку, но не всегда это было возможно – часто животные оказывались испуганными и измученными и старались держаться как можно дальше от людей. Я всеми силами старался оградить Надю от подобных картин. Подмечая нечто подобное, я немедленно занимал её разговором, указывая куда-нибудь в другую сторону, чтобы не дать увидеть того, что видел я.
* * *
За первым нашим путешествием вскоре последовало второе – в Украинские Карпаты – невероятной красоты горы, до которых, однако, довольно трудно добраться. Мы вместе переносили тяготы пути, вброд переходили ледяные ручьи, взбирались по тропам средь величественных елей и молча вглядывались в запредельную даль, достигнув первой в нашей жизни вершины.
Надя никогда не жаловалась на трудности. Если ей было тяжело, она просто замыкалась в себе и терпела. Чтобы поддержать её – и в путешествии, и в обычной жизни – я постоянно дарил какие-то мелочи: бутылку свежевыжатого сока, корзинку клубники, шоколадку. Когда я дарил Наде цветы, она буквально обнимала их и потом проводила много минут, просто сидя с ними рядом и любуясь, бережно ухаживала, подрезала кончики и меняла воду.
Нам хотелось разнообразить прогулки по Москве, и я, недолго думая, подарил Наде велосипед. Получилось весьма удачно: теперь мы катались по живописным местам в округе и устраивали пикники.
До меня у Нади был всего один молодой человек, которого она сильно и долго любила. Подробностями она делилась неохотно. Как я понял, для неё начать с кем-то отношения было крайне серьёзным шагом. Я рассказал, как в первые месяцы после знакомства думал, что она просто водит меня за нос, а на самом деле встречается с другим. Она же в ответ призналась, что подозревала, что я лишь играю с ней и не настроен на длительные отношения. Мы долго смеялись над опасениями друг друга.
Несомненно, это были первые отношения, в которые я вкладывал всю душу. Да что уж там – раньше я вовсе не думал о счастье девушек, которые были рядом, лишь о своём. Теперь же я чувствовал, что по-настоящему нужен Наде, и хотел быть рядом и делать её счастливой.